4. Причины преступности.

       Человеку свойственно доискиваться ответов на коренные вопросы бытия: где начало жизни? в чем ее смысл? Иногда ему кажется, что он приблизился к разгадке. Тогда возникают оптимистические теории и дерзновенные проекты. Согласно этим теориям в природе действуют объективные закономерности, одна из которых при­чинная. Человеку надо стать мудрее для их познания. Дело труд­ное, но возможное. Демокрит, согласно легенде, готов был проме­нять все богатство мира на познание одной-единственной причин­ной связи. Следовательно, не существует принципиальных запре­тов на познание причин преступности. В. Ленин полагал, что ко­ренная причина преступности связана с эксплуатацией масс, их нуждой и нищетой. Согласно ему преступность в социалистичес­ком обществе должна была затухать, а в коммунистическом ис­чезнуть. Человечество неоднократно обольщалось различными проектами, имевшими целью установление Царства Божьего на Земле. Надежды сменялись разочарованиями. В результате появлялись взгляды, согласно которым человеку не дано проникнуть в суть явлений не потому, что он глуп, а потому, что окружающий его мир хаотичен. Чтобы как-то ориентироваться в этом мире, чело­веку приходится выстраивать события и явления в определенной последовательности. Но этот строй является следствием мышле­ния, а отнюдь не отражением окружающей действительности. Мир вокруг человека хаотичен и многообразен настолько, что де­лает несостоятельными какие бы то ни было попытки вычленить обстоятельства, которым молено было бы приписать статус при­чины. Согласно этим взглядам, бессмысленно доискиваться причин преступности. Наше дело удержать ее в «нормальных» границах. Американский криминолог Т. Селлин заявил, что «наука отказа­лась от концепции причинности и обращается к ней только для обозначения функционального взаимоотношения между опреде­ленными элементами или фактами». У тех, кто предлагает отказаться от поиска причин преступности, есть веский аргумент: никто из криминологов не может заявить, что отыскал, наконец-то, причину преступности. Собы­тия последних лет отняли это право у советских криминологов, которые были уверены, что ближе других приблизились к истине. Однако в пику можно привести другой аргумент. Никто из кри­минологов, даже те, кто предлагает отказаться от поиска причин, не отрицает того факта, что преступность меняется. Следователь­но, имеются причины изменений. Тогда почему отсутствует при­чина появления, т.е. того самого первого изменения, когда со­вершилось первое преступление? Она есть. Другое дело, что ее не так-то просто отыскать. В то же время в самом факте поиска заложена реальная возможность находки. Ведь человек ищет только то, что знает или о чем имеет представление. Иначе что искать? Под причиной понимается явление (или совокупность явле­ний), которое порождает, производит другое явление, рассматри­ваемое как следствие. В сфере общественных отношений от при­чины к следствию переносится информация или психофизическая энергия. Взаимодействие «причина — следствие» зависит от условий, т.е. совокупности обстоятельств, которые образуют как бы его среду, сопутствуют ему и обеспечивают ему развитие. Оно реали­зуется при достаточной совокупности необходимых условий. При­чина порождает следствие, условие этому способствует, но речь всегда идет об их совместном действии. Совместность действия породила проблему, вокруг которой вспыхнула полемика. Что считать причиной, а что условием? Было высказано, в частности, такое мнение: «Причинами пре­ступности в широком смысле этого слова можно считать все те обстоятельства, без которых она не могла бы возникнуть и мо­жет существовать. Но не все эти обстоятельства играют одина­ковую роль. Одни из них создают лишь реальную возможность преступных мотивов, а другие превращают эту возможность в действительность. Поэтому первые следует рассматривать как ус­ловия, а вторые как причины... Причинами преступности явля­ются, как и вообще причиной, те активные силы, которые своим действием порождают ее существование. Причины конкретного преступления — это, таким образом, те активные силы, кото­рые вызывают у субъектов интересы и мотивы для его соверше­ния». Мнение бесспорное. Но какова его практическая ценность? Можно ли создать перечень обстоятельств, одни из которых за­ведомо относятся к причинам, а другие — к условиям? Развитие криминологии показало, что такой перечень соста­вить невозможно. В каждом конкретном криминологическом ис­следовании надо заново решать эту задачу, ибо в одном случае причиной становится то, что в другом было условием, и наоборот. Философское различие между причиной и условием является всего лишь общим критерием, которым надо пользоваться в кон­кретных криминологических исследованиях. Поэтому было предложено следующее: комплексы причин и условий, совместное действие которых вызывает следствие — преступность, называть криминологическими (или криминогенными) детерминантами. Детерминировать значит определить. Это понятие шире, нежели причина или условие, так как включает то и другое. В то же вре­мя оно нейтрально. В этом слове не слышны отголоски бурных споров о том, что есть причина, а что — условие, которые меша­ют оппонентам воспринимать его однозначно. В науке нередко прибегают к такому разрешению спора: дискуссию как бы от­кладывают до лучших времен, когда накопленные знания помо­гут прийти к общему мнению или покажут, что проблема носит чисто умозрительный характер, а в каждом конкретном случае исследователь обязан осуществлять различие причин и условий на основе собранных данных и с помощью философских поня­тий причины и условия. Поэтому в обиходе отечественные кри­минологи пользуются словом причины, детерминанты, факторы, восприни­мая их как равнозначные, но не упуская из виду их понятийного различия. Другая дискуссия, итоги которой не подведены доныне, свя­зана с так называемыми специфическими причинами преступнос­ти. Ее сторонники полагают, что из комплекса детерминантов все-таки можно и нужно выделить те, которые определяют именно преступность. Устремления апологетов специфической причины преступнос­ти понятны: наука должна стремиться к максимальной конкре­тизации, ибо конкретность — необходимое условие эффективной реализации научных рекомендаций. Их желание тем более понят­но, что отечественные криминологи в преобладающем большин­стве считают объектом криминологического исследования пре­ступность. Они выделяют ее из ряда других аномальных явлений. Следовательно, надо выделить и причины. Противники доктрины специфических причин преступности утверждают, что преступность, наряду с иными формами соци­альной патологии, имеет общие социальные причины, таящиеся в сложной иерархии противоречий общественного развития: про­тиворечий между универсальностью человеческой деятельности и ее социальной формой (так, например, «вьетнамский синдром» отозвался алкоголизмом, наркоманией, преступностью, психичес­кими заболеваниями среди ветеранов вьетнамской войны в США. Те же черты у «афганского синдрома» в России. Но североамери­канские индейцы, воевавшие во Вьетнаме, не утратили душевного покоя, ибо по возвращению на родину прошли обряд очищения, после которого, согласно их поверью, погибшие не тревожат живых); между совокупностью реальных людей с их личностными особенностями, задатками, способностями и социальной структу­рой общества (так, например, в СССР, который называл себя го­сударством рабочих и крестьян, никто не хотел быть ни крестья­нином, ни рабочим. Неудача при поступлении в высшее учебное заведение рассматривалась многими абитуриентами в качестве краха жизнеобразующей цели, что служило причиной самых раз­личных актов социального отклонения в поведении вплоть до со­вершения преступлений); между социально сформированными потребностями и социально обусловленными возможностями их удовлетворения (нынешняя ситуация в России ориентирует граж­дан на обогащение. Колоссальные состояния наживаются в одно­часье. Очень немногие становятся нуворишами законным путем. Но очень многие избирают противоправные средства: мошенни­чество, вымогательство и проч. Неудачники пытаются «забыться» не только с помощью алкоголя). Словом, все эти общие причины могут порождать и преступность, и пьянство, и наркоманию, и самоубийства, и вандализм. Одно время советские криминологи называли все другие, кроме преступности, формы отклоняющегося поведения или предпреступным поведением, так как многие преступники начи­нали свою «карьеру» с различного рода правонарушений, пьян­ства, употребления наркотиков, или фоновыми явлениями, так как служили своеобразным фоном для преступности. Впослед­ствии их объединили в понятие «отклоняющегося поведения», что соответствует понятию «девиантное поведение», которое употребляется западными исследователями. Отклоняющееся по­ведение — это объективно существующее социальное явление, выражающееся в деятельности человека, которая не соответст­вует принятым в обществе нормам поведения и имеет единую детерминацию. Что касается допреступного (предпреступного, фонового) поведения, то оно образуется из такой формы (или форм в сочетании) социального отклонения, интенсивное разви­тие которой имеет тенденцию перерасти в преступление. Были проведены углубленные эмпирические и теоретические изыска­ния, где объектом исследования выступало отклоняющееся поведение в целом, т.е. включающее в себя все виды и формы отклонений от социальной нормы, включая и преступное поведе­ние. Сама возможность объединения различных форм отклоняю­щегося поведения в одном объекте исследования свидетельствует об их родстве. Объединение возможно не только потому, что все они осуждаются моралью и правом, но еще и потому, что имеют общее происхождение. Теория отклоняющегося поведения итог очевидного: нельзя успешно противостоять преступности, ос­тавив без внимания другие формы отклоняющегося поведения. Преступность не имеет ни авангарда, ни арьергарда. Она сама ор­ганичная часть девиантного поведения. Ее нельзя назвать даже самой опасной, так как преступника можно исправить, а само­убийцу уже никогда не вернуть к жизни. Поэтому с преступностью можно и нужно бороться, только имея в виду ее связь с другими формами отклоняющегося поведения. В связи с отклоняющимся поведением возникла проблема: счи­тать ли его объектом криминологического исследования? Была принята точка зрения, согласно которой непреступное асоциаль­ное поведение интересует криминологов постольку, поскольку оно связано с преступностью. Позиция сторонников специфических причин преступности не согласуется с некоторыми конкретными наблюдениями. Так, в местах лишения свободы складывается неформальный норматив­ный порядок — «тюремный закон», который понуждает заключенных к противодействию требованиям администрации, т.е. к правонарушениям и, в том числе, к преступлениям. Очевидно, что этот порядок, который противоречит не только уголовному зако­ну, но, будучи закрепленным в тюремных традициях, нравах, привычках, противоречит идеологии и социальной психологии обще­ства. Иными словами, тюремный закон и есть проявление той самой специфической причины преступности. Однако подавляю­щее большинство заключенных считают «свой» закон справедли­вым, а в официальных предписаниях склонны усматривать насилие над собой и своим общежитием. Они не усматривают в своих правилах поведения никакой специфики. Более того, беспри­страстное исследование показывает, что в закрытых учреждени­ях, к которым относятся не только места лишения свободы, пра­вила поведения могут быть только такими, какие они есть. Они не специфичны, а естественны для изолированных от общества людей. Следовательно, специфику, своеобразие приписывает им внешний наблюдатель, который оценивает правила поведения за­ключенных со своей позиции. Но ведь причина должна носить объективный, не зависящий от взглядов исследователя характер. В то же время далеко не все заключенные склонны действовать в соответствии с требованиями «своих» законов, хотя, казалось бы, им легко идти наперекор: ведь они уже переступили через официальный закон, им не впервой идти по своей, пусть и кривой дорожке. Однако преобладающее число заключенных предпочи­тает жертвовать групповым представлением о справедливости своих, «тюремных законов» и выбирает подчинение официально­му, хотя видит в нем насилие. Только малая толика остается вер­ной групповым идеалам. В основе выбора лежит свобода. Одни ради нее готовы пожертвовать групповыми идеалами. Другие вы­бирают идеалы, но становятся постоянными сидельцами. Выбор дается нелегко тем и другим. Но именно он как бы отсекает вли­яние на человека одних обстоятельств внешнего мира и притяги­вает воздействие других. У человека всегда есть выбор. Именно он заставляет причин­ность в социальной жизни быть статистической. Причинность вы­является и проявляется только на фоне массовых действий и вза­имодействий. Кроме того, она многоуровневая, т.е. действует на уровне общества, его отдельных слоев, групп, а также на уровне индивида. И вряд ли можно согласиться с тем, что социальная причина становится специфической причиной преступности толь­ко по мере приближения к индивиду, воплотившись в традициях, нравах, привычках, которые поддерживаются в непосредствен­ном, внутригрупповом общении. Нет, человек ориентируется в своем поведении не только на то, что находится вблизи, в его ок­ружении. Так, Генрих Шлиман известен человечеству тем, что до­казал существование Трои. Всю свою жизнь он мечтал о том мо­менте, когда докопается до легендарного города. А началось все с того, что, будучи мальчишкой, он услышал в грязном трактире, как спившийся актер читает «Илиаду» Гомера. Красота незнакомого языка потрясла его. Впоследствии он разбогател и все свои огромные капиталы потратил на поиски. Так бытовой эпизод пред­определил дело жизни. Альбер Камю, писатель, философ, лауреат Нобелевской премии, будучи больным раком легких, вновь заку­рил, когда услыхал об испытании водородной бомбы. Собственная жизнь показалась ему ничтожной на фоне страшной угрозы че­ловечеству. Так событие мирового значения повлияло на бытовое поведение. Герострат, как известно, поджег храм Артемиды, одно из семи чудес света, чтобы прославиться. Вряд ли это преступле­ние было результатом действия специфической причины, а именно — результатом действия привычек, нравов, которые имели место в непосредственном окружении Герострата. Поэтому нельзя относить к причинам индивидуального акта поведения только яв­ления и события социально-психологического характера.  Тем более трудно доказать, что только они являются причинами пре­ступности как социального явления. Признание неспецифичности причин у такого специфическо­го явления, как преступность, не содержит противоречия. Кри­минологам важно знать, что те или другие обстоятельства порождают ряд негативных следствий, включая и преступность. Устранение или нейтрализация этих обстоятельств с неизбежностью повлечет уничтожение преступности и,  одновременно,  снижение уровня других нежелательных последствий. Что же касается выделения преступлений в отдельный от других форм отклоняющегося поведения объект исследования и по­явления специальной науки, которая изучает этот объект, то это вызвано отношением общества к преступности. Общество того времени, когда появилась криминология, полагало преступность наиболее опасной формой отклонения в поведении. Оно еще не столк­нулось с алкоголизмом, наркоманией в таких масштабах, какие присущи современным цивилизованным странам. Добровольное лишение жизни осуждалось религией. Со временем общество пришло к мысли об опасности не толь­ко преступности, но и других форм отклоняющегося поведения. Потребность в устранении этих форм поведения из жизни обще­ства подтолкнула к появлению науки, которая изучает все фор­мы отклоняющегося поведения. Не исключено, что со временем эта наука поглотит криминологию, сделает ее одной из своих частей.